Каких несчастий и какой тоски
вкусило наше пасмурное детство...
Росли в жестоких играх босяки,
весь тыл отцовский получив в наследство.
Нас голод сбил в компании шальные,
и, мудрые и злые огольцы,
мы обходили рынки и пивные,
хватая "беломор" и огурцы.
Мужчины ушли по смертельной дороге:
грехи отпускала святая война,
и жалким старухам и старцам убогим
последнюю мелочь бросала шпана.
Я сытости доныне не приемлю:
набитое нутро смиряет злость.
Я землю даже ел, когда на землю
варенье у кого-то пролилось.
Союзники выписывали визу
на ящике "DETROUTE FOR STALINGRAD",
и я глотал в больнице по ленд-лизу
от слез, наверно, горький шоколад.
Далекие годы, тревожные годы...
Бежали на фронт из тылов пацаны.
Прошла беспризорная наша свобода.
Четыре ли года? - Нет, века войны.
Сегодня в моде книги и уют.
Где вы, мальчишки, что клялись мне в дружбе?
Одни пропали, а другие пьют,
а третьи слишком высоко по службе.
Вы, юные, чуть-чуть крупнее нас,
живя в тепле, умнея понемногу,
отстали вы от нас на целый класс -
на страшный класс войны, и слава Богу!
К слезам материнским мы были нестроги,
и очень легко повзрослеть было нам.
И этой тревоги, и этой дороги
я вам не желаю и вам не отдам.
А. Дольский
