По приглашению Новосибирской филармонии в городе с двумя концертами выступил заслуженный артист России автор-исполнитель Александр Дольский.
Дольского связывает с Новосибирском бурная юность. Здесь, на сцене Дома ученых Академгородка, в 68-м грянул печально знаменитый фестиваль бардовской песни. Совсем "зеленые" Дольский, Кукин, Чесноков вырвались к думающей, беспокойной аудитории. Концерты давали после вечерних киносеансов, пели с девяти вечера до пяти утра бесплатно, выпивая за кулисами рюмку водки для бодрости. Мощным диссонансом врывался в бардовскую идиллию Галич. Дольский, который тогда с ним и познакомился, вспоминает, как Галич пел песню об охоте Хрущева в местах, где в 41-м пала наша пехота. В это время раздался страшный грохот: лопнул софит. Галич даже не вздрогнул, но потом усмехнулся: "Вот, уже стреляют". "Выстрел" прозвучал чуть позже. Коммунисты, напуганные хлесткой правдой Галича, свернули фестиваль. В обкоме комсомола признали это мероприятие крупной политической ошибкой и взяли курс на гонение авторской песни.
Оператор Валерий Соловьев вопреки указаниям партии сохранил отснятую для киножурнала "Сибирь на экране" пленку. В 1990 году сотрудники Западно-Сибирской киностудии извлекли из подвала бесхозные коробки с материалом, и режиссер Валерий Новиков сделал по ним фильм "Запрещенные песенки". Кадры с Александром Галичем - единственные, снятые на его родине, ставшей мачехой. А возмужавший Дольский как раз приехал в Новосибирск, куда с тех пор его неудержимо тянет, и дал интервью для фильма. "Невозможно было не попасть под влияние этого гиганта", - говорит Дольский сегодня. Но и вспоминает комплимент Галича: "Под вашим влиянием, Саша, я напишу цикл песен о любви".
Дольский - виртуозный гитарист и нежный лирик. Его родители - солисты Свердловского театра оперы и балета - не готовили сыну такую же судьбу. Но рос он в театре. Впервые оказался на сцене в три года. Если верить мастеру баек Дольскому, происходило все так:
- Я гулял за сценой в обнимку с нашей театральной кошкой; в это время шла опера Шостаковича "Таня". Я и сейчас не склонен его слушать, но считаю, что это проблема не Шостаковича, а моя. В общем, я подумал, что оркестр настраивает инструменты. А дядя Коля с тетей Валей шутят, распеваясь: "Ты купила колбасу?" - "Нет, я не успела, у нас было партсобрание". Дай, думаю, с ними пошучу - и вышел на сцену. Они давятся шепотом: "Шурик, уйди", а зрители думают, что так и надо. Вполне обычная мизансцена: вышел соседский мальчишка с кошкой, тут появилась соседская девчонка, дала ему подзатыльника и вытолкала взашей. Когда приезжаю в Свердловск и встречаю музыкантов, они говорят: "Помнишь, Саша, как ты тогда нас насмешил?"
Нет, не тот случай приобщил Дольского к музыке. Все свершилось, когда у него появилась первая гитара: "Я перешел в иное измерение". Гитару он выменял у соседского мальчишки на коллекцию малахита, которую собирал на озере Шарташ. Оттуда прилетела песня: "Я отдал зеленый камень за общение с богами, память сердцем и руками эту музыку хранит".
Свои любимые песни он называет молитвами. У каждого автора есть такая молитва. Если Розенбаума прославила "Охота на уток", Кукина - "За туманом", Митяева - "Изгиб гитары желтой", то Дольского все знают по "Звезде на ладони". Так называется одна из его первых пластинок, вышедшая в 1980-м. А сегодня семилетняя Анечка пишет ему в записке: "Спойте мою любимую песню. А то я все время слышу ее в исполнении папы, а в исполнении автора - ни разу".
Oн исполнил просьбу, и все же концерт получился больше шутейный, чем лирический. Допьский был не в голосе и делал упор на интеллигентный стеб. В шаржах на блюз и джаз выложиться было легче, чем рвать душу в лирике. Впрочем, ему одному на территории авторской песни удается подобное. Рваное стоккато и оригинальное арпеджио, мотивы самбы-румбы, припевки и бормотания в латиноамериканском духе, имитация голосом трубы, тромбона и саксофона и одновременно наигрывание российского гимна в другой тональности - это фирменный знак музыканта Дольского. Даже если он не в голосе.
