Глава VI
1, 2, 3, 4, 5
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
6
Пространство и Время скрестились, и Анна
в тот вечер явилась в хоромы отца,
ничуть не сменив выраженье лица,
которое видел Сергей постоянно.
«Ну как ты живёшь, дорогая Анюта?
Позволь я тебя поцелую, дитя».
Она приласкалась легко и шутя.
К камину затем отошла почему-то.
Сказала затем — «Позови-ка Егора».
Отец удивился, но кнопку нажал.
«Зачем он?» — «Для маленького разговора.
Хочу, чтобы он нас с тобой уважал».
Заходит Егор. И китайская ваза,
что Анна с трудом над собой подняла,
о бритую голову вдребезги, сразу
на лаковый пол повергает вола.
Сергей потрясён. Его челюсть отвисла.
«О Боже, зачем? Ни причины, ни смысла».
7
«Теперь позови Николашку и Борьку».
Но те уже сами вбежали на шум
и поняли всё. Не смутился их ум,
но стало немного обидно и горько.
«Отец, выбирай — или я, или эти...
Не выгонишь их, потеряешь меня».
Он видит — она говорит не шутя.
Они — его слуги. А дети есть дети.
Затем она вышла стремительно, зло,
как после удачной и смелой охоты,
избавившись от неприятной заботы.
И, слава Спасителю, ей повезло.
Я ей аплодирую. Нужно учесть,
что вес её был пятьдесят килограммов.
Умела любить эта юная дама
и знала, как сладостна честная месть.
Этап этот жизни окончен. Скорее
обратно — к Наташе и снова — к Андрею.
8
Пока от папиных хором, от финских скал
она доехала до старой Колокольной,
всё изменилось там. В компании привольной
шёл бойкий разговор. Никто ещё не спал,
хотя уж прозвонило полвторого ночи.
Она не помнила, чтоб кто-то вздумал спать,
когда в компании сидела её мать.
Умна, красива — да. Но разговорчивая очень.
Мария, улыбнувшись как Джоконда,
расцеловала свою юную подружку,
шепнула что-то томное на ушко
и вслух произнесла — «Ну как вам наша Фронда?
Вот дева с баррикад Делакруа».
«Нет, мама, Марианна с обнаженной грудью.
Давай об этом говорить не будем.
Я голодна, как пёс. Позавтракать пора».
Все перешли на кухню и смотрели, как она —
их героиня — вся едой поглощена.
9
Конечно, про убийство вазою Егора
Сергей сначала сообщил Анютиной мамаше.
Потом он позвонил Андрею и Наташе.
От них узнал он о вчерашнем избиеньи и позоре.
И тут он ощутил в себе такую гордость...
«И это дочь моя? Такого жеребца
убила. Слава Богу, что не до конца».
Егор лежал недолго. Проявил он твёрдость.
Встал на ноги и сам ушёл из дома,
чтоб больше там не появляться никогда.
«Но какова она. Вот чёрт... вот это да!
Она в меня. Как это мне знакомо!»
Сергей в восторге обзвонил друзей своих
и хвастался им всем своею дщерью.
Предупреждал, что если примут на работу тех троих, —
не допускать их в дом, держать всегда под дверью.
Уснул он в ощущеньи праздника и счастья.
В чём согласились бы с ним многие отчасти.
10
Но больше всех — Андрей был поражён.
В нём чувства разные боролись меж собой.
То было стыдно, что не он герой,
то счастлив был, что женщиной любимой отомщён.
Хотя давно решил он про себя и Анну,
сегодня получил он весточку одну
—
иметь такую совершенную жену —
вкушать с небес благословенных манну
и слышать только благость и осанну
со всех сторон — всегда и постоянно.
Пока Анюта допивала чай в стакане,
Андрей весь в пластырях, в бинтах неловко, странно
встал перед Машей, повернулся к Анне,
наивной старой следуя науке,
сказал он — «Марисанна... Марисанна,
прошу у Вас... у Вашей дочери я руку
и предлагаю сердце... Если хочешь... Анна».
Тут все захохотали почему-то
и не могли остановиться... я не знаю... полминуты.
11
Когда все замолчали, Аня тихо
заплакала, усталость не скрывая.
И только что была весёлая, живая,
а тут как будто навалилось лихо.
Но в самом деле дней последних напряженье
лишь в этот миг её освободило.
Всё устоялось, всё нашло своё решенье.
Всё, да не всё. Ей это ясно было.
Но плакала она от облегченья,
от радости и от своей любви.
Хоть сколько ей несчастий назови,
она не отречётся от мучений,
поскольку это следствие прозрений,
которые сама любовь даёт,
и неочерченный её законов свод
предполагает ряд удач и невезений.
Мария Александровна сказала — «Да, сынок.
Теперь до самой смерти ты не одинок.
12
Но ты ещё не знаешь эту милую девицу.
Должна тебя предупредить — она, как я. Почти.
Она не сможет разлюбить тебя, учти,
второй и третий раз тебе уж не жениться.
И если ты готов, то в добрый путь,
поскольку вспять уже не повернуть
без риска прекратить её существованье.
Но ужас впереди. Она осуществляет все желанья.
Почти буквально. И она иной породы,
чем все национальности, народы.
Есть ли такие на Земле? Не знаю... Очень мало.
Она немного из другого матерьяла».
«Но это Ваша плоть. Она на Вас похожа».
«И да и нет, я думаю. Но всё же
детьми своими вы начнёте Новую Эпоху.
До вас всё было неустойчиво и плохо».
И так пророчески и пафосно звучали заявленья...
И Время потекло. Шёл пятый час Творенья.
13
Они по комнатам устало разошлись.
Но Анна лишь к Андрею прикоснулась
и в миг забыла всё, как новая проснулась.
И игры нежные неспешно начались.
Она, как лань изящная, на нём лежала
и целовала его плечи, руки, грудь,
в себя стараясь мужа окунуть
как можно глубже. Всё ей было мало.
Так совершенно и удобно наше тело...
Когда сливаемся — у каждой части своё дело,
и своё место, и свои прикосновенья,
и для любви своё великое значенье.
Она старалась, чтоб не сделать ему больно,
но забывалась и касалась ран невольно.
И бинт распутался, и пластырь отошёл.
Но лона ласкового влажный скользкий шёлк
его от всех болячек отвлекал. И вот
уж судорога бьёт её живот.
14
Она то ускоряет мощный ритм,
то, замедляя, умудряется продлить
предощущение потери пониманья
самой себя, и тела, и вниманья.
Минуты, что до полной интроверти
её влекут, как антитеза смерти,
как внешний смысл земного совершенства,
что обозначено от Бога, как блаженство,
секунды до исчезновения сознанья
она ценила выше, чем само слиянье.
Она не думала, но знала — только он
для их союза был Природой наречён.
Никто другой не сможет вызвать крик
из уст её. А он уже привык,
как привыкает к жизни жизнь сама.
И вот они уже сошли с ума.
Мария слышит дочери негромкий стон
и, улыбаясь, думает — «Всё верно. Это он».
15
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
16
Достигнув вершины, спускаешься
так осторожно и чутко,
что рядом идущие не замечают,
как небо в глазах оседает.
И остаёшься опять в одиночестве,
и в высоте опьяняющей, жуткой
снова не слышат тебя. В голове
уже звёздная пыль голубая, седая.
Вверх или вниз утекает дорога —
кривая, прямая,
лишь бы трава или снег по обочинам,
или кусты и озёра
двигались мерно. Бежишь ли,
плетёшься, хромая,
только движенье — следы на дороге
и мыслей узоры.
Необязательно, если физической
жизни осталось немного,
то поубавилось в мыслях, в мечтах
и в сердечных просторах.
Больше того, понимаешь различные
смыслы в простых разговорах,
то, что тропинкой побочной считал, —
видишь главной дорогой.
Цель неизвестна и недостижима
в житейской неточной науке.
Всех соответствий не ищут ни разум,
ни дух, ни тревоги.
До глубины существа достигают
лишь сердце и руки.
Как невиновные узники —
души в телесном остроге
срок свой мотают и ждут
разрушения клети невечной.
Люди, не чувствуя душ своих,
жизнью вершат торопливо, беспечно.
17
Я свадебные процедуры опущу. Прекрасный град
так приспособлен к этим лицедействам,
так много в нём красот, дворцов, палат
и заведений, связанных с эпикурейством...
Есть лимузины, парные упряжки и кареты.
Андрею с Анной не нужны престижные приметы.
У них есть вкус — тот самый редкий дар,
который отрицает весь товар,
на коем пошлости лежит тавро.
И общепринятого качества добро
не соблазняло их. И скромно, и без шумной суеты
они скрепили буквою закона свои нежные мечты,
и в загородном доме мамы Марисанны
они осуществили сей процесс желанный
и пригласили лишь родителей и самых преданных друзей.
Без алкоголя, без обжорства, без крутых затей
они общались в лоне чуть заметно увядающей Природы.
Ещё стояли очень славные для шашлыков погоды.
18
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
19
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Читатель дорогой, сравни моё повествованье
с произведениями нынешней литературы.
Как там волшебно всё — убийства, отрыванье рук, рыганье,
наркотики, вампиры, воры, продавцы живой натуры,
и прочая, и прочая... А у меня всё так обыденно, спокойно.
Но мы ведь так живём — прилично и достойно.
В нас не стреляют каждый день из пистолета,
мы соответственно делам своим одеты,
не колемся, не курим мы гашиш, марихуану,
не наливаем себе виски постоянно.
20
Я помню, как при тоталитаризме
всё было так же: ложь, безденежье, любовь, работа, клизмы...
И только власть переменилась с тех далёких пор.
Она несёт с достоинством сегодня свой позор.
21
Но фильмы, книжки, песни — вся макулатура
имеет статус массовой культуры.
А я рассчитываю на довольно узкий круг —
друзей поэзии, словесности подруг.
Не стану я придумывать нарочно
убийство, воровство. И так живётся тошно
почти что всем, кто не причастен к преступленьям.
А это — весь народ. И разным поколеньям,
быть может, интересен мой рассказ.
И вам, читатель мой. А я ведь вижу вас —
через пространство, через все преграды.
Вы удостоили меня большой награды...
И то, что вы дошли до этих строк, большая честь.
И я надеюсь, до конца удастся вам дочесть
о редкостной любви по нашим временам,
когда доступно всё — и грех, и Бог, и Храм.
Но как чужих людей воспоминанья —
гармония души и сердца пониманье.
22
Заговорили о религиях, о вере, о Богах
и о конфессиях, живущих во врагах...
Что каждый Бог, пришедший ниоткуда,
всем обещал обетованную страну.
И приводил он Нового Иуду,
и возвращал он старую войну.
И шёлк знамён тяжёлых разноцветных
мелькал в глазах идущих на убой,
и повторяющих набор из слов заветных,
и Бога убивающих собой.
И даже тот, кто смерть от состраданья
поставил эпикризом всем Богам,
сам Заратустра — многословное созданье —
закланным пал к солдатским сапогам.
Но в глубине сердец, как вздох Вселенной,
живёт обиженное божество —
невечна жизнь, любовь темна и тленна,
но лишь одна она — над смертью торжество.
23
Лишь этот маленький униженный божок
жизнь человечества спасти покуда смог.
24
Ещё коснулись новой высшей власти.
И я сказал, что в ней уж нет былой напасти.
Впервые царь российский нас не презирает.
Заметны мы ему, хотя бы кое-как.
И не дурак, и не подлец, и не простак,
он просто так, как Сфинкс, на нас взирает.
В нём есть душа, но, к сожалению, не он
избавит от губителей Державу.
Он сам из бывших, он Пигмалион,
что сотворил Свою Невнятную Управу.
И, слава Богу, не косноязык,
но косноправ, лишён величественной цели.
В однообразной суете летят его недели.
Ко лжи придворной он давно привык.
Нечёткие, таинственные знаки
он чертит пальцами на полированном столе
в Париже, в Риме, в Лондоне, в Кремле —
российские кривые Зодиаки,
как будто хочет их подправить на успех.
Но результаты те же. Как у всех.
И часто вижу я в глазах его мученье.
От несвершившегося своего значенья.
25
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
26
А потом меня пытали, как учился я гитаре,
каково соотношенье упражнений и таланта.
Я поведал об уроках, что мне дал учитель старый,
как твердил он мне вседневно, чтобы стал я музыкантом —
27
«Светлый мальчик, уловивший гениальные созвучья,
отдающий этим нотам свою нежную печаль,
свою юность, своё сердце, свои чувства у излучин,
изливающихся в вечность, мне тебя немного жаль.
Принесло тебе аллегро боль в кистях, ломоту в пальцах...
Ты изведал страх пассажей и триоль, и флажолет...
И с восторгом о коллегах, живших некогда скитальцах,
вспоминаешь, презирая звон бокалов и монет.
Бескорыстно и беспечно предпочтя труды и муки
всем мальчишеским забавам, играм, песням и кострам,
ты узнаешь — это Боги музыкальные науки,
как сердечное лекарство, принесли в усладу нам.
Нежный мальчик, ты в начале своего дивертисмента
и не знаешь всех несчастий, что выносит музыкант,
как иссохнувшее сердце напоят аплодисменты,
как завистливым коллегам будет страшен твой талант,
как наивно раздавая свои тонкие секреты,
будешь ты порой осмеян, опозорен, обвинён,
28
как посредственный и ловкий уведёт твою Одетту,
как ты подлостью лишишься золотых своих корон.
Ты не знаешь, как из сердца, родника любви священной,
потекут в сердца другие ноты, золотом полны.
Души тёмные осветят слёзы яркие мгновенно,
избавляя их от боли, от неволи и вины.
И услышит эти звуки утомлённый бедный странник,
не нашедший ни приюта, ни привета на пути.
Ты назначен, как спаситель для него, как вечный данник.
Так играй, покуда в силах, и прости его, прости.
И услышат твои пьесы одураченные властью
и бездарными певцами, что с шутами спелись впрок.
И запомнят кантилену, что играешь ты со страстью,
и заучат с наслажденьем гармонический урок.
Смелый мальчик, не печалься и трудись, трудись играя.
Эти сладостные звуки, умирая, повторяй.
Смерть таких, как ты, не любит и не ждёт земля сырая.
Для тебя — Любовь и Вечность и зелёный, синий край.
29
Жизнь рабам гармоний тонких предусмотрена вторая.
Ты пока ещё не знаешь мастерства жестокий Рай».
30
О Лермонтове вспомнили, Рембо сравнили с ним.
Талант такой был им необъясним.
Так смутно видит юность красоту и обаянье,
так тонкость чувств невнятна молодым,
что странно, как мы в юности творим
порою совершенные созданья.
Как возникают строки, что в литературе
становятся великим образцом,
национальной гордостью — лицом,
открытьем в мировой культуре?
И молодой художник, юноша, малец
так отражает Нацию и Веру,
что сотни лет подобному примеру
маститый, мудрый следует творец.
Увы, при скромности конечных результатов
становится он больше знаменит,
чем юный гений, что способен заменить
весь опыт ремесла тяжёлый и богатый.
Из этого нам ясно лишь одно —
твори, как детям в простоте дано.
31
Читатель, если ты вернёшься несколько назад,
то можешь вспомнить — я обмолвился про Ад,
что жил в душе Андрея постоянно,
и что увидеть эту пропасть не сумела Анна.
Когда сгустились сумерки, увёл её он в дом,
сел, помолчал и так сказал потом
«Ты знаешь, Анна, у меня порок банальный,
но всё-таки настолько драматичный,
что я не знаю, как сказать тактично,
чтобы тебя не испугать». — «Звучит не тривиально.
Валяй, Андрюшенька, я знаю твои шутки...
Но только поцелуй меня сначала.
Ты по ночам работаешь. Головушка устала?»
«Нет, милая, произнести мне это жутко.
Но должен я быть честен. У меня кончается зарок.
Я горький пьяница. Подшит был на пять лет.
Надеялся, что навсегда я наложил запрет.
Отцу и матери я дал святой обет
32
и был уверен, что забыл я свой порок.
От круглосуточных любимых мной трудов
я часто был в депрессии и даже был готов
попробовать наркотики, но струсил, слава Богу.
И вот вернулся я к забытому итогу...
И лишь любовь твоя хранит меня от валтасаровых пиров».
33
«Ты шутишь. Проверяешь некорректно
мою реакцию на эфемерный грех.
Зачем, мой милый? Люди не перфектны.
Грехи и недостатки есть у всех».
«Я должен был сказать тебе об этом —
сейчас какая-то безумная волна
во мне вздымается. Душа бессильна, не вольна.
Боль возвращается, по всем приметам.
Мне хочется напиться в хлам
и потерять рассудок и желанья».
«Нет, этого тебе я, милый мой, не дам.
Театр окончен... Я ценю твои таланты и старанья».
Но этот разговор её насторожил.
Она включилась в энергетику Вселенной,
в астральный мир — правдивый и нетленный,
где каждый отражался, действовал и жил.
И там в невнятных очертаниях беды
увидела Андрея облик и свои следы.
34
Но что же дальше? Всё затем в тумане.
Отрезок этот не определён,
а значит, и не однозначен он.
И может статься, в позитивном плане
всё может кончиться при яростном желаньи.
И тут она вдруг поняла, как грозно
сгустились тучи, до чего серьёзно
с Андреем всё! Коварно умиранье,
что связано с пристрастьем к питию.
Она-то думала — несёт галиматью
и неудачно шутит гениальный мастер.
И не вязалось это с его царственною мастью.
Но как начать? как действовать? Она
теперь была великой миссией облечена.
Хоть в этой хворости не понимала ни бельмеса,
но кроме страстного и злого интереса
она имела свойства и характер Артемиды,
что не прощала Мойрам и Богам уколы и обиды.
35
«Ну что же, мальчик мой, напейся, растворись
в безумии своём. Закончи лишь заказы.
Насколько мне известно, ты ни разу
не подводил клиентов. А потом тебя ждёт высь
божественного, сладостного пьянства.
Я помогу тебе, я стану покупать вино
и буду пить сама. Мечтаю я давно
испробовать мужского хулиганства».
Андрей был потрясён. Она смогла промолвить,
что он от женщины любой и ожидать не мог.
На это каждая сказала бы — «Вот я, а вот — порог».
От слов её он глох, как от ударов молний.
«Ты что, с ума сошла? Со мною?.. Нам не по пути.
Нет, лучше мне, подруга, удавиться.
Я представляю Маши и Наташи лица...
Я этого не говорил. Проехали... Прости!..
Минута слабости. Потребность в покаяньи.
Работать и любить тебя — вот все мои желанья».
36
Тут Анна опустилась на колени
и пальцы сильные его к губам прижала,
творя молитву — «Вынь из сердца жало,
о Боже милосердный, он твой пленник.
Избавь его от тяжкой жажды зелья
и переставь часы на полдень от полночи,
и сны его продли, и сделай труд короче,
и сохрани от адского веселья,
перенеси с его божественных холстов
всё совершенное на жизнь его смурную.
О Боже, отведи от нас судьбу дурную,
не разрушай уже построенных мостов,
оставь нам только то, что вычерчено в выси
Твоей творящею рукой.
Написано там — Труд, Любовь, Покой
и несколько далёких тусклых чисел».
И Бог ей внял. Не пожалел отдать
такой молельщице Он шанс на благодать.
37
Она сказала мужу, что поверила ему, —
чтоб прекратить безумный разговор,
надеясь, что пресечь предсказанный разор
по силам будет её сердцу и уму.
На этот час в его миниатюрной мастерской
был Снайдерс — копия, конечно, натюрморта,
«Купанье красного коня», два авторских офорта,
гигантское стекло для ванной с живностью морской.
И были это всё серьёзные заказы.
Период для Андрея был весьма благоприятный.
Работал он легко и аккуратно
и срок не затянул пока ни разу.
Среди заказчиков — высокие чины,
владельцы фирм, банкиры, депутаты.
Народ солидный, важный и богатый,
поклонники голландской старины,
любители Матисса, Пикассó,
а также почитатели Руссо.
38
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
39
Так медленно, мелко, зерно за зерном,
за фактом, словцом и намеком
фрагмент проявляется, но полотном
ещё не насыщено око.
И нищим, сбирающим истины медь
на паперти нового храма,
стоишь, притворяясь осанну запеть,
в итоге немея от срама.
И многие годы блужданий и встреч
под фресками диких сюжетов
доводят до пения тёмную речь
и головы до пистолетов.
В обители лжи поклоненье волхвов
в параграфе сна и тумана,
и в норме — склонение светлых голов
под саном и словом болвана.
И новые фрески для нас написал
убогий маляр — господин Капитал.
40
Бездонный желудок и чресел медок
тревожат мозги или мышцы...
И разум течёт, как течёт потолок
в квартире, где пьянство и мыши,
где нет ни царя в голове, ни дорог,
ни пищи, ни Веры, ни крыши.
О музыка средних и ближних веков,
палитра Дали и Пикáссо,
о Время моё в аксельбантах оков,
мои проходные и кассы...
Безумна история русской души,
печальней шекспировской сказки.
И счастливы только российские вши,
и тоже по чьей-то указке.
Бездарно был сыгран двадцатый хорал —
гигантская страстная фуга...
И Бог здесь не первую скрипку играл,
Его отодвинули в угол.
А. Дольский
|
|
