1
Пришла зима. Покровом ослепляя,
лежат роскошные бескрайние поля.
Под нежным покрывалом, раны исцеляя,
уснула до весны безгрешная земля.
Ещё не скоро будет таять наст на крышах...
И ночью выйдя на мороз,
глотая воздух, словно водку, еле дышишь,
рукою прикрывая красный нос.
А звёзды в бесконечном аспидном зените
роняют мудрый равнодушный свет.
Как будто говорят — «Любуйтесь и не спите.
Мы светим каждому не так уж много лет».
В такую пору колесить вне дома,
в делах, в дороге, шастать по гостям
весьма противно, но давно знакомо.
Мне по судьбе и по охоте вам.
Но нынче мне милее тёплая подушка,
ночник, чаёк и добрый старый Пушкин.
2
Когда явился ты на свет, манера Солнца в обращенье
с планетами и тьма примет в различных фазах при вращеньи
в те несколько твоих минут, когда вздохнул и запищал ты,
определили твой маршрут, набили мир людьми, вещами,
которые пройдут тебя, кто изменяясь, кто коснувшись,
кто ненавидя, кто любя, кто умирая, кто ко сну тщась.
Всё связано, и жизни лик определён набором млечным,
и выбор у судьбы велик и ограничен бесконечным.
И притяжения комет, Луна — в приливах и отливах —
тобой играют много лет настойчиво, неторопливо,
чем и твой враг не обделён... Он твоя тень, ты в строку лыко.
Он завистью порабощён, а ты сомнением великим.
России выпал этот знак — быть тенью правды и свободы.
Её духовная казна закопана в тиши природы,
и Бог её в десятках стран живёт, в своей стране гонимый.
И Космос принял океан российской совести ранимой.
Но белым станет чернота, и наш чертог преобразится,
и перельётся высота в покуда низменные лица.
3
С душой, истекающей светом, в обузе неловких телес —
как быть в этом мире Поэтом во вздохе одном от Небес?
Ни тонких узоров словесных, ни философических грёз,
ни новых гармоний небесных нам прожитый век не принёс.
Разрушилась мрачная крепость, открылся безмерный простор...
Но Совесть в России — укор, Свобода — болезнь и нелепость.
И только впитавший Века, познавший терпенье и муки,
умеет листать облака и греть в них холодные руки.
И что бы ни взял он в персты — стило ли, соху или скрипку,
движенья легки и просты, секреты доступны и зыбки.
Он может не знать имена авгуров, что временно в силе.
Ему неизвестна война, подспудно идущая в иле.
Вдыхает он воздух иной, летящий как сон над планетой,
раскроенный тишиной, прошитый алмазной кометой.
Не нужен он глупой толпе, в словах он высок, неудобен.
Идущий по узкой тропе, он древнему скальду подобен.
Года, как святая вода, стекают со смертного тела.
Пришёл он как вестник сюда для Слова, что суть его дело.
4
Не покажутся ли странными некоторым, имеющим
в арсенале нравственности особые доводы, приобретённые
путём кропотливого, филигранного изучения истории —
главные особенности нашей общественной жизни,
которые заключаются в пренебрежительном
отношении не только к физическому и духовному
состоянию своих, объявленных свободными, сограждан,
но и к своему собственному Я и ко всему,
что окружает нашу тленную оболочку
и наше нервное, глубоко уязвимое сердце,
в неуважении не только к таким несущественным
и эфемерным, по нашим меркам, понятиям, как Честь
и Благородство, но и к самому Великому Дару,
ниспосланному нам свыше — к жизни человеческой.
И некоторые, очень немногие могут подумать
«Так, мол, жили некогда и в других просторах
и временах, но сегодня там жизнь переменилась,
и у нас случится такое через время». Ан нет.
5
Случилась комиссия в духе придворной тусовки.
Фонду Шубейкина в Питере снова нужны были деньги.
Великий художник в кирзе, в кепаре и в спецовке
со свитой вошёл в «Англетер», где в фойе пианист тихо тенькал.
Гений линкором проплыл в ресторацию, где за столами
пили «Петровскую» и поглощали французские блюда
триста банкиров, чиновников, юных путан, вратарей со стволами.
Девы бедрастые что-то носили, и тихо звенела посуда.
Люди ещё не успели напиться. Хотя справедливости ради
нужно признать, что когда губернаторской дланью
всё освящается — пьянки, премьеры, награды —
редко весьма и весьма можно встретиться с рванью и пьянью.
Аукцион репродукций из серии «Русских... чего-то...»,
я уж не помню чего, но портреты с большими носами.
Просто с гигантскими. Стоила каждая эта работа
долларов триста. Никто не купил. Все жевали, глотали, сосали.
Дамы в трусах, но без лифчиков, эти бумаги носили по залу.
Как вспоминается — в общем неплохо себя показали.
6
Пиры эксплуататоров — бездарная работа.
Конгломерат бриллиантов, боссов, шлюх,
приборов, кресел, платьев позолота,
наполненный тщеславьем винный дух.
И все друг друга знают. Или лично,
или по слугам, или по деньгам.
Их судьбы все похожи прозаично,
скучны — не пожелаешь и врагам.
Сопливое, безрадостное детство,
простая усечённая семья,
жестокие замашки с малолетства,
нагретая судильная скамья,
святой процесс армейский унижений,
год торжества над душами салаг,
смерть помыслов, святынь и уважений,
чужой трёхцветный одинокий флаг,
что осеняет территорию, где честь —
пустая, фантастическая весть.
7
Как вариант — чиновные папаши,
корыстный комсомольский огонёк.
Такой фундамент для элиты нашей
не одному, я думаю, помог.
И есть, конечно, самое простое,
о чём стара, как мир, людская повесть —
пространство для Души — увы, пустое,
что значит — не наличествует Совесть.
Распространённая ошибка гуманистов —
всех наделять душой и состраданьем.
Нет, посвятите лучшие старанья
на изученье помыслов нечистых!
И юридические, правящие дамы
не создают для исключения пример.
Крикливы, некрасивы и упрямы,
все родом из Горгон или гетер.
На каждой прошлогодний дорогой наряд.
Все пьют, едят и громко говорят.
8
Среди избалованных властью и златом,
среди куртизанок, наложниц, убийц,
всегда можно встретить весьма небогатых,
достойных и скромных влиятельных лиц.
Известный актёр с молодою женой
пришёл, чтобы выпить, поесть и уйти.
И с ним композитор, любимый страной,
художник с бутылкой «Бонжан О’Фетти».
Они говорят об искусстве. О, Боже —
как это красиво, негромко, отрадно.
Они эту публику чувствуют кожей.
Да, их иногда приглашают. Ну, ладно.
Не станешь же с властью всерьёз воевать...
Но тут объявили Венявского пьесу,
и вышел скрипач молодой и известный.
Волшебные звуки он стал издавать.
А публика ест и гогочет, и пьёт.
И музыка бьётся, как рыба об лёд.
9
Сегодня искусство сместило свой спектр,
и примитивизм воцарился всеместно.
Тащилово сосок — весь песенный сектор,
бандитская феня — в «Шансоне» известном.
А переплетенье гугнилок фанерных
с министрами, с думой, с кремлём и с сенатом —
всех неприкасаемых крепким канатом
стянуло для всеодуряющей скверны.
Народу понятно, что хлеб отнимают,
и зрелищем скудным заполнен эфир.
Пространство культуры — исчезнувший мир.
Искусство убили — Россия немая.
Московская мода — крутые певцы —
вся грудь в орденах и нечистые руки,
поют свои песенки на воляпюке
солидные дяди — деды и отцы.
Народ это любит. Но, правда, не весь.
Надежда, я думаю, прячется здесь.
10
Сергей, как один из соспонсоров данного чуда,
убил на жратву двести тысяч цветных президентов.
Поэтому тихо сидел, не кричал свою цену покуда.
Вообще не хотел покупать этих дико носатых клиентов.
И было не скучно. Ему позвонила его дорогая Анюта.
Андрей поглощал «субтималью в мантилье» с фазаном,
пил сок сагарино. Шла сорок вторая минута
с момента, когда им места за столом указали.
Конечно, легко осуждать человека за то, что он кушает громко.
Попробуйте сами не есть, как Андрюша, сто тридцать часов.
Сегодня закончил он срочно «Гран Жатт» и «Идущих по кромке»
Сёра и Годфредиса — несовместимых по принципу двух полюсов.
Но заработал прилично. Заказчик — сэр Хэмфри Тобагэн
в толстых футлярах полотна сырые увёз в Ливерпуль.
И из шагреневой кожи чехол золотистый на руль
он подарил, на прощанье сказав — «Покупайте фольксваген».
Андрей в мастерской был шесть суток и восемь часов.
Он, как Левша, там устроил спираль, даже сбило засов.
11
Он наглотался лягушек, жюльенов и устриц носатых,
мощных редлобстеров, синей капусты женевской,
тостов из чёрной икры и китов полосатых.
И запивал всё простой газированной невской.
И через семьдесят восемь минут отодвинул прибор он.
Медленно, но несомненно к нему возвращалось сознанье.
Мимо него проплывало раздетое кем-то созданье
и проносило рисунок — клювастый до ужаса ворон.
Он моментально признал гениальную руку маэстро.
Тут же услышал он голос противный, прокаркавший «Триста!»
Сразу ответил — «Четыреста!» Крик до того был неистов,
что пригвоздил Михаила Шубейкина к месту.
Тот собирался уйти, матерясь от бессилья и злости.
Час пролетел, и никто не промолвил ни цифры.
Все только пили и жрали, как мёртвые злые Коифры.
«Тоже мне, думал Шубейкин, блин, интеллигентные гости!»
Деньги нужны были детям бездомным Парижа и Ниццы
на башмачки, одеяльца, тетрадки, конфеты и пиццы.
12
Тут же послышался крик безнадёжный «Пятьсот девяносто!»
И депутатка из Думы вдруг взвизгнула — «Тысяча двести!»
Все заорали вокруг, и ведущему было не просто
«Семь девятьсот!» уловить, не упасть и остаться на месте.
Дальше пошло, как по маслу. Дошло до пяти миллионов.
Все репродукции были распроданы в Питере. Это культура!
Перед Андреем предстала вся в шрамах маэстро натура —
кепка, штаны, сапоги и спецовка без одеколонов.
Рост небольшой, но хороший. Глазниц за очками не видно.
Рот произнёс — «Я должник Ваш и жду Вас в Версале.
Если бы слово “четыреста” вовремя Вы не сказали,
было бы всем в Петербурге, в России и в мире обидно. И стыдно».
Острый рентгеновский глаз препарировал тело Андрея,
взрезал мозги и по сердцу царапнул не больно.
«Вижу, коллега, талантливы Вы. Приезжайте скорее.
А в остальном — отдыхайте. Расслабиться. Вольно!»
Сильной шершавой рукой попрощался, сказав «До созвона»,
быстро ушёл, не оставив ни адреса, ни телефона.
13
Все понимали — маэстро известен. И где-то в Тобаго,
у туарегов, у наркобаронов в Колумбии, даже в «Крестах»
знают его, как творца, дуэлянта, что в антипартийной отваге
с соцреализмом сражался в далёких парижских местах.
Значит найти его будет нетрудно. Достаточно в авиакассе
громко кассиру сказать — «До Шубейкина в оба конца».
И знаменит стал Андрей в петербургской тусовочной массе,
и заказали портреты ему сто четыре лица.
Следует знать, что три года назад выходила ужасная книжка
из живописных портретов политиков и власть имущих особ.
Семь выдающихся личностей он написал за бесплатно, парнишка.
С ручек их был оскорблён и унижен словами, но искренне, в лоб.
Правда, заказчики новые были по табели рангов пониже.
Но наш художник в предчувствие денежек радостно руки потёр.
И устыдился себя. А звёзда его славы всходила в Париже,
и полетел он туда. Непрактичен он был, не хитёр.
Анна звонит — «Ну не надо. Получишь один головняк».
Он не поверил, поскольку в предощущении славы оглох и обмяк.
14
На Елисейских полях он зашёл в ресторан и спросил о маэстро.
Девушка в возрасте вазы фракийской сказала ему — «Тобри тень».
И указала свободное у туалета хорошее место,
и принесла ему богч, «Столишнá» и пилмэн.
Он дня четыре ходил по Монмартру, Бюси, и мосту Александра,
даже зашёл в кабаре, где Дега рисовал танцовщиц.
Русского гения в славном Париже не знали. Не та пропаганда.
Много рекламы, девиц разнополых, ненужных вещиц.
Так возвратился, не соло хлебавши. Кто звёзды не имут,
слишком о том не жалеют, поскольку здесь нету потерь.
«И слава Богу, подумал он. В Питере лучше общественный климат.
Стану писать сто четыре лица в интерьере теперь».
Всех обзвонил. От Фемиды семнадцать сбежали в Грейт Британ,
семеро были уволены, сорок попали под суд,
двадцать четыре в тойётах, ландкрузерах и мерседесах — убиты,
пятеро в кардиоцентрах своей операции ждут.
Все, кто остались в живых, — семь артистов, четыре врача —
«О, извините, — сказали, — мы сунулись к Вам сгоряча».
15
Я опустил, что в первый день в Париже наш Андрей
к своей любимой поспешил в квартал Латинский.
Жена была изумлена. Они разделись поскорей...
Кровать скрипела, и на кухне со стола упала миска.
Он так изголодался по её малиновым устам,
по нежной шее, по плечам... Ну ладно, ладно —
по всем её частям, по всем её местам.
Ему, как беспризорнику, с ней было мармеладно.
И он крутил её, как рябчика гурман,
вокруг оси, вкушая понемножку
от всей её красы, от всех небесных манн,
целуя руки, грудь, плечо, глаза и ножку.
Она, как кукла, подчинялась и легко
меняла позу, наслаждаясь его жаждой.
Он был вокруг и в ней был глубоко,
на коже шёлковой и в её клетке каждой.
Их было двое в ней — полётов их пилот
и их стараний, ласк и наслаждений плод.
16
Для большинства достойных женщин на Земле
часы подобные — всегда воспоминанье.
Потом всё рушится, и тщетные старанья
не могут возвратить гармонию семье.
У Анны нá сердце, как Божеская милость,
лежал покой. Она предвосхищала
все радости и чёрных дней начала.
И потому, как ласточка, резвилась
в безумной высоте своих страстей,
пьянея от того, что сходит муж с ума,
попав в полон её невидимых сетей,
и уж потом она добычей наслаждается сама.
Так много было новых игр, прикосновений,
что в позе Клеопатры закричала вдруг она.
Какой-то новый нерв, какая-то струна
вдруг зазвучала в ней. О, Купидон — ты гений!
Так вот куда ты целишь, хулиган...
Не в сердце ищешь ты любовных ран.
17
Вот это был удар, вот это был улёт!
Она кричала высоко, трагично, словно чайка,
сама себя не слыша, только замечая,
как в нежной плоти тонкая струна поёт.
И если раньше длились умопомраченья
от нескольких секунд до полминуты,
то в этот раз наркоз любовной смуты
унёс в безвестность чисел времени значенье.
Андрей прикрыл ей рот. О, тщетная цензура!
Вибрировала в Анне сущность женской плоти.
Я представляю Афродиту в этой ноте
на ложе с Марсом — миг зачатия Амура.
Тогда два негодяя — Аполлон с Гермесом
Гефесту заказали хитрые захваты,
чтоб доказать — жена в измене виновата,
установили на постель и любовались с интересом,
когда любовников прижало в страстный миг слиянья,
и весь Олимп глазел на них, не осудив сего деянья.
18
Тогда похохотали славно Аполлон с Гермесом.
Муж Афродиты, раб Зевесовый титан Гефест
был огорчён, махнул рукой и под землёй исчез,
ковать перýны Зевсу, к ремеслу имея интересы.
Зевс пожурил Гермеса с Аполлоном.
Любвеобилие Богов изменой не считалось.
Да и за подлость от отца не очень им досталось.
Он только беспокоился за внука в нежном лоне.
Но Афродиту напугало это приключенье
и униженье — обнаженную, раскинутые ноги,
на ней Арес беспомощный — увидели все Боги.
Хоть муж её Гефест и не придал сему особого значенья.
Ни мужу, ни отцу Богиня не промолвила — «Прости».
Последствия испуга были неизбежны.
У ней родился мальчик умненький и нежный,
но после четырёх он перестал расти.
За это мстит он всем. И добрым редко он бывает.
И стрелы его часто невиновных убивают.
19
Достигла Анна чувственности Афродиты.
И магия её в гармонии с Андреем
любовные бои кончала дорогим трофеем —
они молчали, радостным трудом убиты.
И воскресали медленно для новых ласк и умираний.
И эта ночь была весьма безумна и полна
движений, звуков, поцелуев. За волной волна
к утру снижала высоту и частоту стараний.
И в девять поутру, когда пора вставать,
она смогла лишь приподнять прекрасную головку.
Андрей похрапывал, раскинувшись неловко.
Ещё одна попытка. Села. Снова рухнула в кровать.
Сорбонна прожила весь этот день без Анны.
Лишь к вечеру они смогли поднять свои тела,
позавтракать. И жизнь опять в дурмане потекла,
в любовных циклах изнуряющих, непостоянных.
И лишь на следующее утро разбудил их голод волчий.
И пили кофе, и жевали что-то долго, молча.
20
«Откуда силы у тебя, Андрюшенька?» «С небес».
«Ты похудел. Работаешь?» «Заказы, слава Богу».
«А что за чемодан? Ко мне легка дорога».
«Представь себе — забыл. Мой интеллект исчез,
когда я твой порог позавчера переступил.
Там кое-что». «Но что же? Покажи».
«Ты ясновидящая, ты мне и скажи».
«Нет, не могу. Сейчас не хватит сил».
«Ты помнишь в августе салон?» «Да, помню, милый».
«Тебя приехал я поздравить». «С чем? Ах, поняла!»
«Ты примеряла кое-что». «Что, шуба из шиншиллы?!
Но это страшно дорого!» «Ну, здесь мои дела».
«А это та ли самая? Ты не ошибся ли размером?»
«Я меточку оставил на подкладке».
«Та самая! Мне посчастливилось со щедрым кавалером.
Но ты же разорился!» «Для тебя любые жертвы сладки».
Благословенно всё, чем жертвуют любимые для нас.
Воздастся им за каждый наш счастливый час.
21
О, жизнь моя, как ты мгновенна, и как горчит твоё вино!
Так будь же всё благословенно, что было в суете дано.
Благословляю каждый злак, и сон, и раннюю дорогу,
благословляю боль и мрак за то, что научили Богу,
и строки плотные страниц, где спрятана премудрость рода,
добро и зло — модель частиц в полях анода и катода,
и воспеваю каждый день, что прожит искренне и скромно,
и труд, и царственную лень, и стол — и постный и скоромный.
Благословляю всё и всех, в ком или в чём природа пела,
и стих и первородный грех, что воплощают дух и тело.
Прощаю, плачу и молюсь, пою, как сыч, и плачу снова,
что богоизбранная Русь венец примерила терновый.
Благословляю каждый дом, что мне давал приют и пищу
и осенял меня крестом, преображая дух мой нищий,
и женщин тёплые поля голубоватого свеченья,
что дарит Космос и Земля для облегчения мученья,
и зелень влажную лугов, и лес от ноября простылый.
Благодарю моих врагов за то, что понял и простил их.
22
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
23
Из тёплой Франции в декабрь влажный, снежный
к промозглым улицам и к невским сквознякам,
к неповторимым линиям домов по многим берегам
вернулся наш герой расслабленный и нежный.
Он ощущал теперь особенно свою тоску,
когда с ним не было его духовной половины.
Они создали Мир — Свой Собственный, единый,
что редко удаётся человеку на его веку.
Он становился без неё задумчивым и странным,
молчал, смотрел бессмысленно по сторонам,
был невнимательным, в речах весьма туманным.
Короче говоря, не нравился он нам.
И лишь работа возвращала всё, чем он владел вначале.
Он жил в других мирах и забывал печали.
Но кончились заказы. А свои картины он писать не мог.
Артисты все познали этот тягостный урок.
Свободный человек рискует каждое мгновенье.
Дай, Бог, ему удачи и терпенья.
24
Но был высок он в помыслах и Небу угодил,
расписывая Храм предвестника Спасенья.
Да и в других церквах он проявил старанье и уменье.
И на высокое искусство тратил много сил.
Ему вменённый мощный звёздный сдвиг
был благосклонен к его яростным трудам.
Конечно, здесь не обошлось без нам известных дам,
и Алексей Петрович неожиданно возник.
Напомню — Алексей, учёный-физик и капиталист,
Сергея друг и неудавшийся жених для Анны.
С Марией он общался, хоть не постоянно,
но был готов помочь и от корысти чист.
Он от неё узнал о трудностях Андрея
и приобрёл три полотна интимных и святых.
Я попытаюсь описать их. Нет, скорее
поток чудесных сил, что ощутил я в них.
25. Полотно первое. Мадонна и Время
С глазами цвета кофе, что варят турки на базаре,
и с кожей, не подобной ни чему, как не похожи Море
или Небо — на что-либо, но часто в разговоре
унижены сравненьем с глазом (и к безмерной таре
их относят тоже часто), с руками, как две птицы,
что медленно танцуют на тонком и песчаном берегу,
стояла женщина и вглядывалась в лица
идущих торопливо, жующих и живущих на бегу.
Её лицо, отмеченное красотою утончённой,
которая, так странно, самому убогому была видна,
хотя таланту и гармонии объявлена война
по всей земле, светилось дымкой голубой и золочёной.
За Временем следила эта женщина. И Время это знало.
И с ней Оно играло и двигалось назад, вперёд и вбок,
и вверх. И только вниз Ему пространства было мало.
Земля в себя не пропускала, укорачивая срок.
Струилось, мимо глаз её темневших пролетая.
За Временем следящая, стояла, не меняясь, молодая...
26. Полотно второе. Мадонна, Пространство и младенец
Следящая за Временем однажды обнаружила Пространство,
когда внутри себя она увидела пока ещё не зрячие зрачки.
Оно сушилось на ветрах Земли, меняющей убранство,
и наизнанку вывернуты были его швы, его карманы и значки.
Оно переливалось из абсциссы в ординату.
Потом по Времени струилось, завораживая радужной змеёй,
и обвивало чресла Женщины легко, любовно, виновато,
и проникало в Донну Чудную, сидящую за ужином с семьей.
Следящее за Женщиной Пространство подарило ей младенца.
От запаха его она пьянела и лишалась и вниманья, и ума.
Просушенное ветрами Прозренье обратилось в полотенце.
Следящая за Маленьким Ребёнком, вытиралась им сама.
Живущий, как под Небом, под кормящей Грудью
не чувствовал Пространства, да и Времени пока не замечал.
Не знал, что на Земле живут пророки, прокураторы и судьи,
зачем Он появился, кем Он послан, как Начало из начал.
И Время улетело, и Пространство уступило Ему место.
И вкладывала в рот Ему сосок Небесная Невеста.
27. Полотно третье. Спаситель и люди
Следящий за душами
Временем пренебрегает.
Он видит, как соки телесные
правят житьём и умом.
Ни платье, ни хитрость
не прячут от взора Его. И нагая
любая нечистая сущность ясна Ему.
В нём же самом
великие мысли и страсти.
Но ярче всего — состраданье
к имеющим много коварных,
лукавых и жадных богов.
Он словом сбивает гранит
слепоты со стараньем,
как скульптор, что рубит
зубилом шедевр для веков.
Работа весьма тяжела.
Его сердце на грани, на кромке.
Но Он продолжает, Следящий за душами,
зная — Следящий за Ним
ему не простит отступленья.
И голосом сильным и ломким
твердит, что любой, кто уверует, —
Вечно Следящим храним.
Не может покинуть людей Он,
хотя прогоняют Его, распинают.
Но Он возвращается к мукам своим
и заблудшие Души пасёт.
Твердит о Любви, Благородстве и Чести.
Немногие речи Его понимают,
но верит Он сам, как дитя может верить,
что многих и многих спасёт.
И больше других презирая людей,
как гордыни их главный свидетель,
Он всё же единственный верный
и искренний их благодетель.
28
И пригласил Андрея в свою тайную контору
наш меценат. И через камеры следящие и через пять ворот
привёз его на свой космический завод.
Все интерьеры показал. Готовил к разговору.
И начал так — «У нас безумные задачи
и в смысле трудности, и в смысле интереса.
Порой мы сутками работаем. Процесс. Нельзя иначе.
Здесь славные условия для стресса.
Ты видишь — стены все белы, чисты, пустынны.
Вот я и думаю — сюжет или пейзаж —
могли бы нас лечить прекрасные картины.
Неважно — масло, тéмпера, пастель, гуашь.
Когда ты согласишься, мы обсудим всё конкретно.
Ну, не буквально всё от матерьяла до сюжета,
а скажем так, тональность, предпочтенье цвета,
чтоб привлекало, завораживало, было всем заметно.
Ты понял?» — «Да, конечно. Это для меня удача.
Попробую Вам облегчить безумные задачи.
29, 30, 31
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
