Поэт, композитор, виртуозный гитарист и автор-исполнитель замечательных, мудрых, философских, а иногда смешных песен Александр ДОЛЬСКИЙ начал свою сценическую карьеру в восемь лет, с участия в хоре мальчиков Свердловского оперного театра. А в 16 лет, будучи учеником 10 класса, он сочинил «народную» песню «Плакала девчонка, слезы не унять…», которую до сих пор распевают школьники в пионерлагерях. И все-таки путь Дольского к профессии, к признанию не назовешь простым. О взаимоотношениях со слушателями, о том, что превыше всего ценит музыкант в своей профессии, шла речь на его встрече с журналистами в Балтийском информационном агентстве.
– Александр Александрович, расскажите, пожалуйста, с чего началось ваше увлечение музыкой?
– С родителей. Папа у меня был солистом Свердловского оперного театра, а мама балериной. Ну и учителя встретились в жизни замечательные. Хором мальчиков, в котором я пел, руководил гениальный хормейстер. Он научил нас петь по нотам за три дня. Для меня классическая музыка: Чайковский, Мусоргский, Даргомыжский и так далее – это была нормальная, естественная среда. Как я во дворе с пацанами хулиганил и бузил, настолько же было мне комфортно в опере. А в 9 лет мне самому захотелось на чем-то играть, и я достал себе гитару, выменял на собственную коллекцию самоцветов.
Я быстро стал фанатиком гитары и мог по 6–7 часов играть без пауз. Классе в шестом я увлекся джазом. И лет в 16 начал сочинять песни, которые пользовались успехом. Правда, конечно, я тогда про жизнь не умел писать, у меня были эстетские такие стихи, а ля серебряный век.
– Выходит, вы очень рано стали профессиональным музыкантом и сочинителем?
– Деньги я начал зарабатывать своим искусством действительно рано – сначала это были концерты на классической гитаре. Меня приняли в Свердловскую филармонию в 60-м году, когда мне было 22 года. Произошло это после того, как я принял участие в первом послевоенном конкурсе артистов эстрады и стал его дипломантом. Как сейчас помню, моя ставка в филармонии была 6 рублей 50 копеек.
Иногда мы выступали на разных предприятиях в честь их юбилеев. И вот однажды на одном из таких концертов я играл без микрофона (микрофонов тогда не было) какое-то сложное произведение Баха, а в зале сидели рабочие, инженеры, которые в честь юбилея немножко «приняли». И вот в зале шум… а я играю; шум громче… а я играю, и когда я дошел до середины, то раздался крик: «Свистни, когда кончишь!». Я вздрогнул, но доиграл до конца и ка-а-ак свистнул… Тут же раздались аплодисменты, меня стали вызывать на бис – этого я никогда не забуду.
– С чего началось ваше восхождение на Олимп авторской песни?
– В начале 60-х я приехал в Москву на первый московский фестиваль авторской песни в МГУ. Приехал в качестве гостя. Помню, что мне очень страшно было выходить на сцену, потому что там было 500 исполнителей, а публика была жестокая – чтобы сэкономить время, если исполнитель не нравился, с первых тактов в зале начинали хлопать. Таким образом неугодные просто изгонялись со сцены. И я искренне думал, что мои песни здесь не прокатят. Но так как у меня уже был к тому времени артистический опыт, я, когда вышел на сцену, для зачина спел что-то смешное и добился большого успеха у слушателей. А потом я сказал, что сейчас спою сложную песню. И спел нечто навороченное с джазовыми аккордами, арпеджио и философским текстом, но на удивление и здесь получился потрясающий успех. Так зародилась моя популярность.
– А зачем вам, талантливому музыканту, нужно было поступать в Уральский политехнический институт?
– В конце 10-го класса я хотел поступить в Киевскую консерваторию, так как преподавание по классу гитары в то время велось только там. Интересно, что мой учитель Лев Алексеевич Воинов, мудрейший человек и замечательный музыкант, не стал меня отговаривать от этого намерения, ссылаясь на то, что в России нет потребности в гитаристах-концертантах, что у нас не Испания и что у нас нет школы – он знал, что эти слова на меня не подействуют. Он мне сказал по-другому: «Вот ты сейчас играешь на гитаре – поступай в политехнический институт и будешь там первым парнем. Потому что сейчас ты играешь, когда захочешь, а если это станет твоей главной профессией, то будешь проклинать все, потому что надо будет играть, когда надо». Я настолько любил его, что послушался и поступил в Уральский политехнический. А там мне иногда действительно ставили пятерки преподаватели, которые любили поэзию и музыку, хотя, конечно, пятерки я получал и за знания тоже.
– Иными словами вы никогда не жалели о том, что не получили консерваторского образования?
– Нет. Тем более что музыкальное училище я все равно потом окончил. А так я всю жизнь играю на гитаре и пишу стихи, никогда не ощущал собственных серьезных образовательных недостатков в этих искусствах.
– Расскажите о вашей жизни в период бешеной популярности авторской песни.
– В конце 60-х и в 70-х годах я очень много ездил, было много записей и концертов. Мы все были безумно популярны. Я был знаком почти со всеми бардами, дружил с Галичем, много общался с Визбором, Окуджавой, только с Высоцким не был знаком лично. Высоцкий, конечно, был самым любимым, но и нас знала вся интеллигенция. И когда кто-то из нас приезжал в какой бы то ни было город, то нигде не было никаких афиш. Все просто перезванивались и говорили: приехал Визбор, Окуджава, Дольский, Галич. Причем в каждом городе было по семь-десять концертов, и все проходили с аншлагами. Часто мы собирались на квартирах у академиков, художников, философов, и там проходили домашние концерты. Концертов было очень много, потому что в то время это была единственная отдушина для интеллигенции, так как мы говорили и пели то, что думали и старались это делать профессионально.
– Но все-таки кто-то же вас приглашал в эти города?
– Конечно. Приглашали нас организации – книголюбы, общество «Знание», общество по распространению при Союзе писателей, филармонии, профкомы разных НИИ. Кстати, заработок у меня тогда был очень хороший. Я помню, что иногда вовремя не ходил получать свою зарплату в НИИ, где работал, так как мне с лихвой хватало «концертных» денег на семью с тремя детьми.
– Помимо песен вы давно пишете стихи…
– Да. Подавляющее большинство знает меня просто как песенника, а на самом деле я не только песни сочиняю. У меня вышла недавно книга сонетов, обложка которой оформлена моим средним сыном, художником. Кроме того, я сочиняю инструментальную музыку, просто я ее обычно не играю на концертах.
Я не богат, у меня нет ни загородного дома, ни машин никаких, все, что я зарабатываю, я вкладываю в издание своих книг, и я считаю, что это большое счастье. Тем более что в советское время ни одной моей строчки не напечатали. И только в 1988 году Виталий Коротич издал мою книжку, и «Литературка» потихонечку стала печатать мои стихи.
– Александр Александрович, одна из основных тем вашего творчества – это одиночество. Вы считаете одиночество необходимым условием для творчества?
– Мне, чтобы работать, никакого вдохновения не надо. Мне нужно только, чтобы я был один, никто мне не мешал и чтобы у меня не болела голова. У меня прекрасные сыновья, прекрасная семья, но я все равно одинок. Я остро чувствую свое одиночество и знаю, что оно неизбежно. Каждый из нас одинок: мы приходим в этот мир одинокими и умираем в одиночестве, и, несмотря на наше окружение – близких и друзей, никто не может нас спасти. И когда человек постоянно пытается вырваться из этого одиночества, тогда у него получается что-то в творчестве. Если ты пытаешься рассказать всем о своей вселенной, как ты ее понимаешь, и о тех людях, которые тебя окружают, и которые, несмотря на то что ты одинок, все равно прекрасны, изумительны, благородны и красивы, особенно если к ним повернуться всей душой и всем сердцем, то ты занимаешься настоящим творчеством. Но то, о чем я говорю, это не одиночество трагедии, когда тебя все бросили, ты больной, несчастный, не можешь сходить за хлебом и тебе не на что купить лекарства или тебе изменил друг, женщина, дети. Такое одиночество страшное, и его я, как любой нормальный человек, не люблю и бегу от него
Вакансия. 19.12.2006
