Странное и несколько грустное впечатление производят в новой ситуации бывшие диссиденты и диссидентствующие. "Ах, если бы мы знали, что выйдет так плохо, так горько и так страшно!" - восклицали в свое время эмигранты первой волны, в юности экзальтированно помогавшие революционерам, а потом печально доживавшие жизнь на чужбине. "Ах, если бы мы знали..." - восклицают эмигранты внутренние и внешние семидесятых-восьмидесятых сегодня, пожиная плоды своих трудов:
- И я свою вину за все сегодняшние дела чувствую, - говорит печальный, постаревший Дольский. - И я, получается, руку к этому приложил...
На концертах он много общался с публикой. Несколько вопросов культовой фигуре бардовского движения удалось задать за кулисами после концерта.
***
Ностальгировать о памятном фестивале 68-го в Академгородке, который навсегда связал его имя с нашим городом, он не стал. Какие песни тогда пел он, что именно исполнял Галич - точно не помнит. И вообще...
- То поэтическое состояние души, ощущение, что начинается что-то новое, передать невозможно...
"Что-то новое" было началом бардовского движения. Которое сразу после фестиваля оказалось на полулегальном положении. Фестиваль признали идеологической диверсией, записи с концертов конфисковали, Дольского затаскали по допросам, а лауреата первой фестивальной премии Галича вынудили эмигрировать...
- 20 лет допросов в КГБ сделали из меня антисоветчика...
Впрочем, как оказалось, антисоветчика из него сделали гораздо раньше. Дом Дольских в Свердловске (где он родился) стоял рядом с Ипатьевским домом. Еще с детства Саша Дольский знал, что там расстреляли царскую семью, и не находил в этом повода для особой радости. К царю Николаю относился очень душевно, а фотографии его дочек - таких красивых, с тонкими лицами - подолгу любовно рассматривал и удивлялся, как можно погубить такую красоту. К Сталину, напротив, относился без всякого пиетета. Однажды довелось подслушать разговор родителей о "вожде всех времен и народов", и этого было вполне достаточно, чтобы в день его похорон не плакать. Отец, кстати, "застукал" сына за подслушиванием и тихонько так спросил: "Надеюсь, ты не станешь Павликом Морозовым?"
Павликом Морозовым он не стал, а стал диссидентом (точнее, умерено диссидентствующим).
К сожалению, всего этого с подробностями поклонники барда в его мемуарах не прочитают. Мемуары как жанр Дольского пока не привлекают. Из прозы может предложить только книгу с хулиганским названием "Я пришел, чтобы дать вам выпить" неопределенного жанра.
- Если мемуары и будут, - обещает он, - то тоже хулиганские.
***
После бесед с Александром Александровичем стало ясно, что его диссидентщина не просто дань определенному времени. Это - состояние души. Если раньше Саша Дольский не посещал пионерских собраний, не собирал металлолома, не пахал на целину и т. д., то теперь Александр Александрович тоже живет с приставкой "не". Не любит властей, не приветствует чеченскую войну, не терпит "зажравшуюся Москву", ненавидит московскую эстрадную тусовку и проч. Власти не любит, в частности, за то, что "все они маргиналы" и вообще "люди другой крови", не той, что узкая прослойка, которая называется интеллигенцией и к которой Дольский относит себя... "Чечню" не любит потому, что имеет трех сыновей и не желает из-за чьих-то политических амбиций отдавать их на бойню. "Зажравшуюся Москву" не привечает потому, что она "роскошною шалавою среди страны униженной" (слова из новой песни). Продолжим ряд: не любит Газманова, который целуется с Лужковым... Не любит сегодняшнюю Аллу Борисовну, которую находит вульгарной (а вот прежнюю рыженькую девочку Аллу, когда-то робко просившую переписать ей "песенку про импрессионистов", любит). Еще любит Лещенко и Кобзона, но странною любовью - раньше не любил, но на фоне всей сегодняшней "эстрадной дряни" полюбил безмерно. Не любит музыку Шнитке, а также картины Глазунова и спектакли Любимова на Таганке ("На Таганке, кроме Высоцкого, ничего стоящего никогда не было"). Все это он определяет коротким и категоричным "ерунда". Такой вот господин "вечное нет". Так что позитивную программу Дольского надо искать только в его песенках, особенно "из старенького" - "про звезду, что упала на ладошку", "месяц под номером восемь", "Аленушку" и проч.
- Извините меня, пожалуйста, - вздыхает он, - если я говорю что-то не так, извините...
Впрочем, эмигрировать из страны, где все не так, он не собирается. Хотя многие его друзья давно съехали. Побывал он "в заграницах", попел свои когда-то запрещенные песенки, посмотрел, как поживает русская диаспора. В Америке, Германии, Израиле...
- Им всем там плохо, - уверяет он. - Россия - отвратительная, ужасная страна, но она прекрасная страна для нас, нигде нет такой высокой культуры, как здесь.
Так что "болит у меня Россия" - по-прежнему актуально.
***
После концерта на сцену, преодолев строй жаждущих автографов, прорвалась расстроенная дама с растрепанной прической "юность мира" - как будто "застрявшая" где-то в далеких шестидесятых - и, прижимая к животу большой виниловый диск, стала сбивчиво объяснять кумиру что-то про маму и про пластинку: "Вот мы с мамой... Всю жизнь слушали... и был праздник, и был "добрый Дольский", а теперь "Дольский недобрый" и праздника нет... И он все понял. Понял, что идолы не должны валиться с пьедесталов - эта подставка, для стойки "смирно"... И вернул даме ее "доброго Дольского" и ее прекрасную ностальгию:
- Я добрый... Я хочу быть добрым... До конца жизни хочу дожить так, чтобы сделать из себя доброго человека. От дрянного отойти. А добрым может быть только мудрый или дурачок, или князь Мышкин.
Кстати, добрый Дольский занесен в Энциклопедию великих людей тысячелетия (оказывается, есть такая):
- Болтаюсь где-то между Александром Македонским и Наполеоном, - говорит он.
Почему именно между Македонским и Наполеоном, не очень понятно. Если по алфавиту, то это где-то выше. Может, по степени значимости?..
